Что делать?

(продолжение)

Сергей Чередин, наверное, не ушел бы из «Скифа», если бы не вся эта история с квартирой.
Он жил вместе с матушкой в старом железнодорожном доме и ничего ему не нужно было, пока он не побывал у Белкина на новоселье. Вратарь был не женат, но ему, как и обещали, дали еще в начале сезона отдельную квартиру. Сергей вернулся домой и вдруг все - и мебель, к которой он привык с детства, и маленькая терраса, пристроенная еще батюшкой, и душ во дворе - показалось ему таким жалким и убогим, что захотелось выть.
«Здоровый лоб, - сказал он самому себе, - а до сих пор спишь на раскладушке. Каждый вечер заноси, а утром - вытаскивай . Даже угла своего нет».
Все это казалось еще более невыносимым, когда он вспоминал квартиру Белкина.

- Ничего лишнего, - восторженно щебетали приятельницы Валерия. За полгода Валерий приобрел их раз в пять больше, чем Сергей за всю свою двадцатилетнюю жизнь в Южном … Все они были похожи дружка на дружку если не как родные, то как двоюродные сестры, и все старались походить на Брижитт Бардо.

- Тахта буквой «г», торшер, магнитола … Все – модерн и все на месте. Просто прелесть.

- А картинки? – хмыкнул Сергей.

Брижитты взвизгнули.
Над магнитолой у Белкина висел портрет Луи Армстронга, вырезанный из журнала «Америка». Знаменитый «Губач» был снят в тот момент, когда он берет верхнее «си». Глаза его, единственно белое, что было на лице, казалось, вот-вот выкатятся.

- Море экспрессии, - сказал Белкин.

Сергей не понял: о трубаче или фото.
Был и футбольный снимок: вратарь перебрасывает мяч через перекладину.

- Это я, - объяснил Белкин. – Как раз с киевлянами, когда Лобан закрутил …

На остальных картинках были девочки. Все – в розовом свете. Об одной Белкин сказал:

- Самой Мерилин Монро фору даст.

Сергей вспомнил эту обольстительницу, глядя на стену, оклеенную такими старыми обоями, что он их даже не замечал. Там тоже висела картина: голова лошади с задумчивыми умными глазами. «Откуда ее только выкопали? – с раздражением подумал Сергей. – Батюшка всю жизнь на железке вкалывал. Матушка тоже вроде не ездила верхом …»
Он больше не мог откладывать, тем более, что знал: не откажут. Это было как раз в то время, когда Сербова начали стеречь двое и Чередин освобождался. А использовать момент он умел.

- Будет у тебя хата, - коротко пообещал ему Борисоглебский. – Только работать надо на уровне. Понял?

Чередин забил гол самому Котрикадзе. Он сделал это не ради квартиры, конечно. Просто – настроение было хорошее. А кто не знает, как это важно?
Потом пошли неудачи: все сломались, увяли. Сергей Чередин тоже. Борисоглебский ходил тучей и Чередин не решался подойти к нему. Но, когда начали поговаривать о новом сезоне, когда Белкин и Губанов уложили чемоданы, он чутьем нападающего понял: сейчас! И не ошибся …

- Мне квартира нужна. Сколько можно ждать? – спросил он у директора института. Чибисов, убитый вконец тем, что «Скиф» теряет лучшие кадры, поспешно успокоил Сергея:

- Не волнуйся. Я тебе даю слово. Ты слышишь? Я тебе слово даю.

- Белкин же освобождает, - сказал Чередин.

Чибисов развел руками и вздохнул:

- Это – человек Борисоглебского. Что сделаешь.

- Я не про то, - повторил Сергей. – Квартиру же он освобождает. Ну так пускай ее мне дадут.

- Слушай! – обрадовался Чибисов. – Конечно, можно.

И потянулся к телефону.
Назавтра Чередин зашел в жилотдел. Его долго и искренне расспрашивали о самочувствии, вспоминали, как он забил гол, о котором он уже и сам не помнил: «Ну совершенно спокойненько! Все лежат, а он – раз и тама!»
Сергей сдержанно улыбался.

- Ты, наверное, женат? – спросил инспектор, заполняя бланк.

- Воздерживаюсь, - ухмыльнулся Сергей.

- А-а, - догадался инспектор, - скоро женишься. Значит, невесту зовут … Как?

- Леля, - понял, наконец, Чередин и назвал первое пришедшее на ум имя. Почему-то – секретарши Чибисова.

- Угу, - кивнул инспектор. – Леля Ивановна …

- Иванова, - засмеялся Сергей.

- Добро, - сказал инспектор. – Квартира все равно ваша, «Скифа». Выпишется Белкин – зайдешь за ордером. Звони.

Борисоглебский со своими еще не уехал. Он мгновенно узнал, что квартиру Белкина отдают Чередину, а значит, Сергей – на якоре.

- Чудак-человек! – сказал он Сергею. - В Алайске строят немножко лучше, чем здесь. Скажи, Валера?

- Верняк, - откликнулся Белкин.

- И получишь с ходу. Ручаюсь, - заверил Борисоглебский.

Но Сергей не соглашался. Видимых причин не было. Была антипатия к «Алаю». Обыкновенная болельщицкая неприязнь, традиционная в Южном, впитанная еще в детстве. Даже в мальчишеских матчах никто не хотел быть «Алаем». А на первую майку, купленную ему на день рождения мамой, Сергей нашил самодельную эмблему «Скифа» - натянутый лук со стрелой.
Каждый раз, когда Борисоглебский начинал уговаривать его («Там же такие ребята собираются: Барсук, Крутой, братья Варенцовы. Мы ж запросто на кубок потянем!»), он мрачнел. И все-таки шестым чувством директор догадался, что Серега Чередин интересуется расписанием алайских поездов.
Сергей, как и Гуреев, в институте не учился. Гуреев возил на «Победе» Чибисова, а Чередин ремонтировал спортивный инвентарь. Работа была удобная для футболиста: возвратившись из турне, Чередин допоздна возился, шлифуя брусья и «кобыл» латая. Трудился он в охотку и все получалось у него хорошо.

- Как новенькая! – бывало цокал языком Чибисов, похлопывая очередную «кобылу» по кожаному упругому боку. Но ценил он этот факт куда меньше, чем гол, забитый Сергеем Черединым: «Мастеров по ремонту – тысячи. Не этот, так другой. Зарплата хорошая. А вот нападающий с хорошим чутьем на гол …»

У Чибисова похолодели ладони. Он бросил надсаживающиеся телефоны и помчался в подвал. Сергей потрошил там очередную боксерскую грушу.

-Сережа, - сказал Чибисов. – Я сейчас сам иду – договорюсь. Не беспокойся. На днях получишь ордер. Во всяком случае – до сборов. Но чтобы мне никаких!

Он попытался улыбнуться и погрозил пальцем.

- Спасибо, - Чередин встал, отряхивая с колен опилки.

Теперь он был на якоре.
Но тут-то впервые и показал себя Мартынов.

(продолжение следует)

(продожение)

Они встречались с Семен Семенычем ежедневно.

- На Ваше усмотрение, - сказал Мартынову по секрету Баранов о втором тренере. – По-моему, он команде нужен.

Мартынову Семен Семеныч понравился. Он многое понимал и знал. Особенно игроков: кто что умеет и кто чем дышит. Но есть люди, которые родились не организаторами, а исполнителями. Семен Семеныч как раз и был таким.

- Зашли б на огонек, - неизменно говорил он, виновато улыбаясь. – Вы же пока один.

Мартынов, не будучи искушенным в этике, взял и зашел один раз в гости. И сразу понял, что смутил своим визитом и самого Семен Семеныча, и его жену, застенчивую, под стать супругу, женщину с резкими и точными движениями.
«Из гимнасток», - решил Мартынов. Извинившись, хозяйка вышла. Он долго разглядывал грамоты под стеклом, фотографии на стенах, кубки на этажерке вперемежку с книгами. Крохотная комната была выгорожена из общей. Сквозь дверь доносилось пение и гуденье радиолы, а в паузах, когда переворачивали пластинку, - жужжанье швейной машинки, какие-то вялые, но сердитые дебаты: женщина и несколько детских голосов. Стена у окошка влажно синела, и копия «Неизвестной», прибитая к ней, покоробилась и покрылась в углу зеленоватой плесенью.

- Топят-то они как? – не мог понять Мартынов. Он шагнул к противуположной стене – как раз три шага, - прижал к ней ладони и ощутил тепло.

- Одна на три комнаты, - сказал, наверное, о печке Семен Семеныч. – Экономия времени.

Все так же улыбаясь, он начал расставлять на столе снедь, комкая в шар обертки с бледной надписью «Гастроном».

- Сейчас Лида придет, все устроит как надо, - сообщил он.

- Ну что Вы беспокоитесь, - искренне сожалея сказал Мартынов. – Я же просто так. Зашел – и все.

- Мы тоже просто так, - отвел от стола глаза Семен Семеныч.

- Давно вы здесь? – спросил Мартынов.

- Это еще слава Богу, - ответил тренер. – Три года назад Лидочкины разрешили нам пристройку сделать.

За дверью раздался грохот. Радиола чем-то подавилась. Послышался причитающий женский голос, тугие звуки шлепков и разноголосый плач.

- Бывает, - извиняющимся тоном сказал Семен Семеныч и покраснел.

- Вы на очереди стоите? – спросил Мартынов.

- К майским обещали окончательно. До этого – к Новому Году. Но там у нас были дела. Пригласили кое-кого в «Скиф». Вы же знаете. – Он захотел переменить тему:
- Где же Лидочка? – и выглянул в окно.

- Знаешь что, - сказал Мартынов. – Давай завтра к десяти утра ко мне в гостинцу.

Он не дал Семену Семенычу возразить, заслонившись от него руками:

- Мне все равно полагается зайти в горсовет, а ты меня представишь.

- Да я же там только был, - сказал Семен Семеныч. – Месяца два назад. Неудобно надоедать. Понимаешь, какое дело …

Он не смотрел Мартынову в глаза, но «ты», предложенное им принял.

И оба они встретились в жилищном отделе с Сергеем.

(продолжение следует)

(продолжение)

И оба они встретились в жилищном отделе с Сергеем Черединым. Его уговаривали все. Инспектор поклялся:

- Через месяц, самое большее, выделим.

Сергей вспомнил черного трубача над магнитолой.

- Я жениться буду. Я же говорил, - сказл он упрямо.

Семен Семеныч сдался:

- Ладно: столько ждал, еще немножко – не страшно.

- Уступи, - сказал Сергею Мартынов. – Ты же пока с матерью. Я понимаю: хочется отдельно, но не горит же. Как раз со сборов вернешься и получишь ключ.

- Не надо, - пожал плечами Чередин. – Я себе хату всегда найду.

- Ты на что намекаешь? – спросил Мартынов. Он вдруг вспомнил, как шарил по своим карманам Борисоглебский.

- Дело не только в квартире. Между прочим …

- Людей ценить надо - это ты хочешь сказать? – Мартынова несло и он не обращал уже внимания на умоляющие глаза и жесты Горбункова. – А тренер твой? Он футболу жизнь отдал и тебя футболистом сделал. Ты видел, как он живет? Он что, не заслужил квартиры? Меньше, чем ты … - Мартынов оборвал себя. – Ладно, завтра контрольный сбор. Пусть команда сама решит.

Он был взволнован, а Семен Семеныч откровенно страдал.

- Зачем, - сокрушался он. - Что сейчас начнется! Этот тоже наверняка уйдет в «Алай».

- Ну и хрен с ним, - выругался Мартынов, хотя ему самому было досадно. Первый шаг на новом поприще, и вот тебе результат: потеряли отличного нападающего.

Он ломал голову над тем, как надо было себя вести. Может, следовало раньше зайти домой к Сергею. Поговорить с матерью. Так полагалось по всем педагогическим канонам. Так поступали образцовые тренеры, о которых Мартынов изредка читал прочувствованные очерки в газетах. Но все это получилось неожиданно: он же не знал, что встретит Череднина в горсовете. И вообще понятия не имел, что тот хлопочет о квартире. Вот в этом был не просчет его, а беда: пока он усвоил только фамилии игроков. И Мартынов еще раз подумал о том, о чем даже как-то писал в центральной газете: нельзя менять каждый сезон тренеров. Бывает, что корабль садится на мель. Но быстрее его снимет все же старый капитан. Тот, что знает и судно, и команду.
Все это были объяснения. Но не оправдания. Он вспомнил Сергея, упрямо набычившегося. Его вызывающую уверенность в своей мнимой правоте. И растерянного, согласного на все, только бы все было тихо, Семен Семеныча.
Не мог тогда Мартынов поступить иначе.
Теперь он думал, что скажет команда. Они собрались все, кроме Черднина и Сербова. Первого Мартынов и не ждал. Но Сербов?
А Чибисов заметил главное уже с порога. Он вошел последним и рта не было на его лице. Губы побелели и слились в одну полоску. Он не обратил внимания на стул, который поспешно предложил ему Гуреев, и нашел глазами Задова.

- Возьмите машину и привезите сейчас же Сербова, - сказал он и кивнул Мартынову. – Начинайте пока без него.

Задов стал пробираться к выходу.

- Подождите, - остановил его Мартынов и посмотрел на директора. – Я думаю, не надо, - сказал он взвешивая каждое слово. – Все пришли вовремя и своими ногами. Может, мы и для Сербова не будем делать исключений?

Задов потоптался минуту у двери, потом уловил что-то понятное ему одному во взгляде Чибисова и шагнул за порог.

- Задов! – крикнул Мартынов. – Вам не разрешил еще уйти ни тренер, ни директор! – Он был спокоен и готов к худшему. Как к бою. Он снова балансировал на острие ножа. Но иначе опять-таки нельзя было.

- Ладно, - сказал Чибисов и, не глядя на админа, бросил: - Садитесь.

- Товарищ директор, - сказал Мартынов, - может быть, Вы хотите раньше что-то сказать?

- Нет-нет. Начинайте, - велел Чибисов, и губы его снова исчезли. Он вперил взгляд в одну точку, в самый угол под потолком. Там приклеилась почерневшая паутина, и уборщицы, очевидно, не могли ее достать. Он просидел так все время, пока говорил Мартынов, и невозможно было понять по его лицу, что думает он о словах нового старшего тренера.
А Мартынов передал слово в слово весь вчерашний разговор в жилотделе.
Ребята молчали.

- Солисты хороши на поле, - сказал Мартынов. – А в команде все равны и все – люди. Сегодня у него каприз – квартира, а завтра достаньте ему луну с неба, иначе он не будет забивать голы. Знакомая музыка, и ко всем чертям ее!

Было по-прежнему тихо.

- Квартиру отдадим Семен Семенычу. Так? – спросил Мартынов. И тогда откликнулся Воронов:

- Пусть только новоселье не зажмет.

И все сразу засмеялись и зашумели облегченно. Ай да Володька! Языком он работает лучше, чем ногами.

- Да не убивайтесь, - сказал Назаров Горбункову, когда все разошлись. – Причем здесь Вы?

- Ну, а если Мартынову достанется по первое число? – возразил Семен Семеныч.

- У него шкура крепкая, - Назаров улыбнулся неожиданно. - Сразу видно. Выдержит.

(продолжение следует)

(продолжение)

Вечером в номер к Мартынову позвонил Летов. Пенсионер разыскал и в больнице телефон.

- Правда, что Чередин уехал? – спросил он.

- Да, - ответил Мартынов. – И, по-моему, лучше, что сразу. Я понимаю: надо было поговорить, но не мог себя заставить. Тем паче – уступать. По-моему, команда меня поняла, - сказал Мартынов.

- Значит, конец нашему «тандему», - сказал Летов.

- И Сербова пока нет.

- А ты не казнись, - сказал Летов. – Это не ты. Это мы упустили. И одного, и другого. Видел бы ты их недавно: ног под собою не чуяли, что их из дубля перевели. А потом – пошло. Еще на этих глядя: на Белкина, на Губанова, на этого – тьфу – Марфушина. Спасибо Федору Андреевичу. Теперь тебе за него расхлебывать и расхлебывать.

- Не знаю, - ответил Мартынов. – Не ко двору я, наверное, Пал Палыч. И с директором – сразу же стычка. Он на меня волком смотрит за то, что я запретил привезти Сербова на контрольный сбор.

- Тот сидит, ждет, что попросят. Привык.

- Дудки! – сказал Мартынов. – И вообще: пусть все знают с самого начала.

- И опять ты прав, - откликнулся Летов. – Только кто играть будет?

- Знаете, чьи слова я вспомнил? Одного пенсионера: «Каждый, кто любит футбол и свой город …»

- Не лови, не лови, - засмеялся Летов. И снова посерьезнел. – Так с директором, говоришь, не получается. Я понимаю. Он сейчас розги вымачивает. Точно.

- Бит я не единожды, - сказал Мартынов. – Не в том суть. Как работать вместе? И Чередина жалко. И Сербова. С таким ударом действительно другого в Союзе нет.

- Ладно, - сказал Летов. – Ты же знаешь. Поначалу – всегда так. Что-нибудь придумаем.

- Пал Палыч, - попросил Мартынов. – Я не знаю, кого там надо просить: черта, дьявола. Я Вас прошу: сделайте так, чтобы никто к Сербову не ходил и не умолял. Ни Чибисов, ни кто другой.

- Трудно, - вздохнул Летов.

- А что легко? – спросил Мартынов.

Летов засмеялся:

- Опять ты меня поймал!

И Мартынов тоже впервые за несколько дней улыбнулся.
Он видел Сербова мельком. Как-то говорил с ним на ходу. Но он был уверен, что поступает правильно, хотя и рискует многим. Так же, как в случае с Черединым. Пока он вынужден был руководствоваться интуицией и опытом, и полагаться на свою совесть. Немало, но – не все. Вскоре он знал своих игроков так, что недруги всерьез утверждали, будто у Мартынова имеется на каждого футболиста досье. И якобы он даже подшивает туда протоколы своих бесед и фиксирует реплики в трибун в адрес этого игрока. Все это с легкой руки Борисоглебского выдумали те, кто презрительно титуловал Мартынова «академиком». Но в чем-то они были правы.
Когда Мартынов принимал «Скиф», Борисоглебский рассказывал ему о каждом футболисте, право же, не больше, чем написано в календаре болельщика: возраст, рост, вес, ну, может, от себя – женат – не женат.

- У него, кроме матери, кто-нибудь есть? – спросил Мартынов о Джурковиче.

- Бабы, - коротко ответил Борисоглебский и сочно захохотал. – Чувихи, как они говорят. И даже в избытке.

- А кто они, ты не знаешь? – не отступал Мартынов. – Ну, там однокурсницы или поклонницы с южной трибуны?

- Всякие, - снова рассмеялся он и подмигнул. – Я, правда, с ними вместе не ходил, но если есть такое желание …

Он понимающе похлопал Мартынова по плечу.
О Сербове же он сказал кратко:

- Псих.

Потом все-таки добавил:

- Только я и мог с ним возиться. Сколько он мне крови, негодяй, испортил своими фокусами.

- А чего он такой? – настаивал Мартынов.

- У мамы его спросить надо, - Борисоглебский выдержал паузу. – Ты меня извини, Гоша, столько лет не встречались, и, может не мое это дело, но у тебя все это – от теорий. А жизнь же – не то. Она все ставит с ног на голову.

- Ты к чему это? – не понял Мартынов.

- К тому, что и я понимаю не хуже тебя: надо знать людей. Изучать их. Тысячу паз слышал. Вот где уже это стоит! А ты подумал: на кой черт? Ну изучу я Назарова или Исаева. Ну, узнаю, какие они книжки читают и как их девочек зовут. Что, они из-за этого лучше работать станут? И вообще, скажу тебе откровенно, не любят футболисты, чтобы к ним в душу лезли. Надоели им и без того корреспонденты всякие, операторы. Снял он форму – думаешь, очень я ему нужен со своими заботой и вниманием? Видали они меня в гробу в белых тапочках. Есть у них такое выражение. А мне – все равно. Только бы режим, конечно, соблюдали. А там: разводится он с женой или ссорится с мамашей – какое мне дело?

- Я же не в том смысле, - возразил Мартынов, но спорить с Федором не стал.

Было у него все же – не досье, конечно, а какая-то полочка в памяти, и на ней собиралось все, хотя бы о том же Сербове. И без конца пересматривалось и выверялось. Это была многолетняя привычка – его игроки жили в нем. Не всегда похожие на себя, но не гипсовые. Он то и дело добавлял к уже привычному образу новый штрих, огорчаясь или радуясь, но беспощадно уступая правде, как бы ни расходилось действительное с желаемым.
Сербова, казалось, можно было нарисовать хоть сейчас. Ни о ком так охотно не говорили и Семен Семеныч, и Баранов, и Чибисов, и все болельщики, с которыми Мартынов, хотел, не хотел, сталкивался по семь раз на дню. Но Мартынов знал, что многое в Сербове для него еще темно. Понял он одно и потому упорно стоял на своем: «С поклоном не ходить. Пусть даже и потеряем такого игрока. Почувствует слабину – все равно толку не будет». И Чибисова удержать. Любой ценой.
Тогда он решился.

(продолжение следует)

(продолжение)

Тогда Мартынов решился. Он хорошо помнил, как Баранов при первой встрече долго жал ему руку, словно меряясь с ним силой. Он и тут оставался спортсменом, и Мартынов тоже не уступал новому начальству. Пока они оба не рассмеялись, и руки, ослабнув, не разжались сами.

- Ничего, - сказал тогда Баранов, - выдержите, хоть и трудно будет. А по крайности звоните. Чем могу – помогу.

Теперь Мартынов нашел его номер. Первый, записанный в Южном.

- Георгий Петрович! – изумленно воскликнул Баранов. – Как это Вы чужие мысли угадываете? Я же, честное слово, сижу, ищу Ваш телефон. Никак не мог найти.

- Я знаю, - сказал Мартынов. – Вы о Чередине спросить хотели. Не знаю, прав я или нет, по-другому поступить не мог.

Он чувствовал, что Баранов хочет возразить, и поторопился высказаться до конца:

- Я понимаю: может быть это не одобрят, и вообще – я, как говорится, не ко двору. Что ж, я не настаиваю …

Баранов молчал.

«Готовит ответ подипломатичней», - подумал Мартынов.

- Вы сейчас ничем не заняты? – спросил Баранов. – Тогда приезжайте ко мне. Через часок.

- Я даже не знаю … - удивился Мартынов.

- От гостиницы два шага. Не пожалеете: у меня жена вот такие пельмени приготовила! – Мартынов даже представил, как Баранов показывает большой палец и чмокает губами. – Так мы ждем. Учтите.

(продолжение следует)

(продолжение)

Мартынов как чувствовал: следом за ним явился Чибисов.

«Хитер! - улыбнулся Мартынов, глядя на невозмутимого Баранова. - Собрал за круглым столом».

Лицо директора тоже светилось сдержанной благожелательностью.

- Ну, как пельмени? – спросил еще раз Баранов, когда жена его ушла к телевизору, оставив мужчин одних.

- Наши парни сказали бы: «железные», - засмеялся Мартынов.

И Чибисов тоже поддержал его. Даже символические слезы смахнул. Но, как и ждал Мартынов, разговор очень скоро зашел о Чередине.

- Вы извините меня, Георгий Петрович, - как можно мягче сказал Чибисов, - но здесь Вы не совсем правы. Я тоже за тренера: ему нужна квартира раньше, и мы перед ним виноваты. Но он же взрослый человек. Он бы понял. А этот – мальчишка. Что с него возьмешь?

- А через месяц этот мальчишка и, что еще хуже, другой, его приятель, глядя на него, потребовал бы машину.

- Ну, это Вы уж через чур!

- Не было таких случаев? – спросил Мартынов. – Мало газеты фельетонов печатали? И кроме фельетонов – тоже. Вы знаете не хуже меня.

- Товарищи! – воскликнул Баранов. – Я совсем забыл: кому «счастливый» попался?

- Мне, - усмехнулся Мартынов. – Только я чуть зубы не обломал.

Он разомлел от обеда и домашнего уюта. Ему не хотелось спорить, но он понимал: лучше договориться сейчас, чтобы потом по каждому случаю не прибегать к помощи Баранова:

- Как Вы думаете, - спросил он у Чибисова, - я хочу, чтобы «Скиф» выигрывал?

Чибисов развел руками.

- Тогда доверяйте мне. И как тренеру, и как воспитателю. Иначе работать невозможно.

- Кто ж Вам не доверяет? – изумился Чибисов. – Наоборот …

- Я тоже ошибаюсь, - сказал Мартынов. – Меня били за это не раз. И вы бейте, если заслужу. Но есть принципы. Не мной придуманные и, по-моему, правильные. И первый из них: в футбол играют. А игра предполагает равенство партнеров. Их уважение дружка к дружке. И одинаковое отношение к тем, кто забивает голы противнику, и по чьей вине их забивают нам. Пусть игроков награждают трибуны: аплодисментами или свистом. Для нас они все одинаковые. Они играют. Не за квартиру, и не за букет. А потому, что любят футбол и любят свой город.

Баранов заваривал чай и был, казалось, весь поглощен этой сложной процедурой. Но тут он выручил молчавшего Чибисова.

- В прошлом году, - сказал он искренне и показал ребром ладони как, - мне этот футбол вот так встал. То снизу, то сверху: жалобы, запросы, даже угрозы. Честное слово! А сами что устраивали: не успел Марфушин напиться – Белкин обиделся. Губанов влюбился и где-то застрял, а Сербов не хочет играть … Приходишь утром в кабинет – календарь исписан. Дел много. Так нет: начинается день и кончается – «Скиф», «Скиф», «Скиф» …

- И мы сейчас тоже, - сказал Мартынов.

Но Чибисов не дал Баранову возразить:

- А сами Вы? – спросил он, лукаво прищурившись. Он даже совсем по-свойски пальцем погрозил.

- Все мы больные, - тряхнул головой Баранов. – Как это пел в Лужниках, который «А олени лучше»? «Волейбол – хорошо, баскетбол – хорошо и крикет – ничего …»

- « … а футбола – лучше», - подхватил Чибисов.

- Так-то так, - сказал Баранов, - только надо, по-моему, самим меньше ажиотажа проявлять. Хладнокровней, чтобы ни случилось. Здесь, Георгий Петрович, по-моему, прав. И давайте сразу спокойно выясним, как говорится, позиции.

- Какая у меня позиция, - пожал плечами Чибисов. – Мне больно, когда наших бьют. Как каждому, по-моему. А тут Чередин уехал, кто его заменит?

Он смотрел на Баранова.

- Не в нем одном дело, - сказал Мартынов.

Чибисов отставил стакан с недопитым чаем.

- Вся команда еще не пришла в себя. И Воронов, и Рахметов, и Гуреев. О Джурковиче я уже не говорю.

- Вы же их не знаете, Георгий Петрович, - с трудом сохраняя спокойствие, напомнил Чибисов. – Всюду, извините, говорят, а Вы повторяете.

- Не спорю, - сказал Мартынов. – Вам лучше знать. Но я их тоже видел. Одного матча с чемпионом прошлой осенью было достаточно, чтобы многое понять.

Он вдруг сообразил, что это же Чибисов, оказывается, восторженно простирал тогда руки в Лужниках навстречу «Скифу»!

- Они уже тогда были на пределе, - продолжал Мартынов жестко. – И потом - такая нагрузка: и физическая, и психическая. У них появилось самое страшное – апатия к игре. Один вид мяча вызывает не радость, а тоску. И надо их втягивать постепенно. Очень осторожно.

Чибисов сказал насмешливо и скептически:

- Как Вы быстро …

- Для этого не надо быть гением, - откликнулся ему в тон Мартынов.

- А что ж было делать? – не сдавался Чибисов. – «Бразильскую схему 4-2-4»?

- Дело не в схеме, - сказал Мартынов, - как бы она там не называлась : «бразильская» или «южногородская дубль вэ наоборот». Дело в генеральной установке: играть или, сдыхая, защищать свои ворота. Вы думаете, самим футболистам все равно, что делать на поле? Какую задачу выполнять? Для них, если хотите знать, конечная цель, скажем, - остаться в классе «А» - не так важна, как конкретная сегодняшняя игра.

- Вы только им, пожалуйста … - приложил руку к сердцу Чибисов.

- Не беспокойтесь, - сказал Мартынов.

Он повернулся к Баранову:

- Вам не казалось странным: матч проигран, зрители убиты, «фаны» плачут. А футболисты, кажется, меньше всех переживают. В чем дело? Что они – равнодушны к результату? Нет! Я сам по себе знаю – игра была хорошая. Вот в чем суть. И это затмило все. Даже горечь поражения. – Мартынов увлекся. – При чем здесь «схема»? Надо, чтобы мяч воспринимался каждым игроком на поле не как рок, а как награда, как радость. Иначе говоря, чтоб изменилось психологической отношение игроков к мячу. И к тому, что происходит на поле. Сила бразильцев, между прочим, не только в отличной технике. Не только в том, что они спутали все карты противникам необычной расстановкой своих игроков. Важно, что их «схема» родила заинтересованность. Ну, понимаете, у них получается так: мяч ведет левый крайний, а правый защитник чувствует себя самым активным участником этой атаки, хотя от него до мяча – гросс дюжина футов. Они живут в игре – вот в чем главное. И этого мы должны добиться у себя.

- Вам и карты в руки, - усмехнулся Чибисов, - только где у нас эти самые исполнители?

- Как сумеют, - сказал Мартынов. – Поможем им: наладим режим, тренировки. Но главное – не надо на них, ради Бога, давить. Каждый же матч важен, кто не знает! Но не нужно возводить в культ очки. Не требовать, чтобы они зарабатывали их. Пусть играют свободно, независимо ни от чего. Тогда начнется творчество, раскроется все, что в них есть. Пусть они не бразильцы, а южногородцы.

- Кто остался? – гнул свое Чибисов. – Сербов вот-вот …

- По-моему, единственный выход – не расшаркиваться перед ним, - сказал как бы между прочим Мартынов.

У Чибисова гневно сверкнули очи:

- Чтобы я перед этим молокососом!

- И я тоже не буду, - согласился Мартынов.

Баранов сам умело прервал этот разговор. Но через несколько дней на заседании Федерации заявил спокойно и вполне официально:

- Прошлогодние ошибки нам стоили немало. Команда сейчас в тяжелом состоянии. Давайте сделаем как полагается: пусть руководит старший тренер. Мы доверяем ему. Других мнений, по-моему, тут нет и быть не может. Тогда пусть сам командует и сам за все отвечает. Спрашивать с него, если найдем нужным, будем на Федерации. А от всех этих записок, звонков и накачек давайт откажемся. Раз и на всегда.

- А выкатимся, я спасать «Скиф» не буду, как Гетьман вытаскивал свой «Алай», - излил душу в кулуарах Чибисов.

Барановская дипломатия не помогла.

- Пусть жизнь ткнет их носом … - решил директор. – Со всеми их умными теориями. «Чем хуже – тем лучше».

В муках родилось это правило, пропитанное болью и любовью Чибисова к «Скифу». Он умыл руки.

А Славка Сербов хандрил.

(продолжение слдует)

(продолжение)

Славка Сербов хандрил.
Бывало и раньше, что он пропускал тренировки, опаздывал на сборы, а то – прилетал в Баку или Харьков за час до матча. Однажды Борисоглебский не выдержал и отругал его при всех.

- Играйте сами, - коротко сказал Сербов и снял майку.

Он знал: придут и попросят.
В тот раз Борисоглебский обратил все в шутку:

- Я б с удовольствием, - он даже засмеялся, - так мне ж мяча не видать.

И повел ладонью округ своего живота.
Бывало и сложней: вызывали к директору, важные товарищи читали нотации. Сербов выработал нехитрую тактику: слушал и молчал. Он покаялся только однажды, но тогда нельзя было иначе. Это когда они с Марфушиным начудили в Москве. Сербов еще робел, а Марфушин мало что вышвырнул из такси пожилого шофера, еще и прилепил ему на лысину червонец: «Не хнычь, дядя! Все вы – шестерки …» А дядя оказался депутатом Моссовета. Вот так …
Славке тогда и вправду было стыдно, и просил он прощения от души. Боялся и ему достанется, как Марфушину, - нет: сделали скидку на молодость. «Перспективный игрок. Жалко – в самом начале …»
И пошло.
В Ленинграде поехали с одной компанией смотреть ночной Питер. А назавтра Славка на поле спал. Думал, разбегается, но ничего не получилось. Гуреев не выдержал и крикнул ему в перерыве:

- Что я – ишак, на тебя работать?

- Трудись, - хмыкнул Славка, - если сам за весь сезон ни одной банки не закатал.

Гуреев побледнел, полез на Сербова чуть не с кулаками. И остальные начали его поддерживать, но Борисоглебский скомандовал:

- Прекратите!

Гуреев сразу, конечно, сел. Всего боится. А Славка взял и на второй тайм совсем не вышел. Завалился в автобусе спать.
Наши тогда четыре сухих пропустили. И дулись на него все, будто кроме него виноватых нет. В газете написали: «Снова подвел коллектив …» Но в Южном все равно собралось на стадионе две дюжины тысяч, не меньше, и все галдели, гадая: «Сербов будет?» И когда он выбежал на поле, обрадованно загудели.
А у него не пошла игра, и он тут же надел свою старую маску: пренебрежительного, равнодушного и непонятого премьера, которому незачем делать черную работу – для этого существуют остальные.
Ему, если говорить по-честному, было во сто крат труднее, чем всем им.
Если Воронов терял мяч, никто не удивлялся. Если Рахметов с трех метров не попадал в ворота, вздыхали: «Мазила!» Если Сергей Чередин блестяще выходил на ударную позицию, но посылал слабенький мяч, - только сожалели: «Такая возможность!» А от него ждали необыкновенного. И в Южном, и в Москве, и всюду.
Он влетел в футбол как на ракете и сразу стал знаменит. Его создала футбольная молва. Она выдала ему солидные векселя, а Сербов зачастую был банкротом.
У каждого футболиста есть своя «коронка»: то, что лучше всего удается. Сербов любил бить. Дотошные специалисты даже измерили каким-то образом силу его удара и нашли, что она не уступает Бутусову или Федотову. Но те умели еще и другое, а Сербов был (сам себе он и то в этом не признавался) почти беспомощен, пока не наступало его мгновение. Он был под стать тореадору, терпеливо ожидающему пока серенькая бандерилья подготовит для него быка. Тогда, в единственное мгновенье, он наносил удар, завершающий и затмевающий все, и поверженный бык падает к его ногам.
Все должно было совпасть: сам Сербов – открыт, мяч – у него в ногах, защитники замешкались. Тогда взлетал над трибунами отчаянный вопль надежды, и Славка, еще не слыша его, обретал крылья. Он устремлялся вперед, огромный и тяжелый, готовый смести все на своем пути, чуть отпускал мяч и тут же, догнав его, бил. И еще до удара всем существом чувствовал: «Тама!»
Еще он забивал со штрафных, даже с дальней дистанции, в узенький просвет между «стенкой» и штангой. Обыкновенный низовой мяч. Вся суть была в силе и скорости. «Как гвоздь вколотил!» - восхищались на трибунах.
Он пользовался этими ключами до тех пор, пока все команды не закрыли свои ворота на новые замки. Сначала к нему приставили двух опекунов. Сербов перестал забивать, но зато освободился Сергей Чередин. Так они тоже выиграли три или четыре встречи.

- Вот он, наш новый козырь! – шепотом говорил Борисоглебский.

Но противники скоро поняли и самое главное: надо стеречь не Сербова, а мяч. Сам Славка его не добудет. Сербов открывался, семафорил над головой руками и всячески показывал партнерам и трибунам, что он – готов и жаждет. Но получить мяч ему не удавалось, хотя он гулял, как хотел. Тогда он выходил из себя, орал на товарищей по нападению:

- Куда ты даешь, мешок с г … глазами?

- А ты выходи вовремя и сам зарабатывай. Мячик тебя искать не будет, - сказал ему однажды Сашка Мурадян, мальчишка из дубля. Он впервые тогда играл в основе.

- Сопляк! – заорал Славка. – Из тебя футболист как … из пальца пистолет!

Он обиделся и до конца матча сохранял уже ставшую такой привычной позу: «Я мог бы, но вот что-то неохота …»
Неделю он не показывался и Борисоглебский явился, конечно, к нему домой.

- Славик! – сказал проникновенно Федор Андреевич. – Ты же нас тоже уважай. Мы все, что тебе надо, давали и даем. Вот квартира у тебя какая! Премии – сам знаешь. Все, что надо – в первую очередь …

- Что Вы меня попрекаете? – откликнулся Сербов. – В других командах хуже, что ли?

- Не хуже, - согласился Борисоглебский. – Ты только скажи, чего ты хочешь, и мы … В общем – ты понимаешь. Но только работай же ты, работай! А то мы и так горим синим пламенем, а тут еще ты всякий раз …

Славка молчал.

- Чего тебе надо? – еще раз спросил Борисоглебский.

Славка не ответил. Не мог же он сознаться, что ему нужно умение. Такое, как у Федотова. А на худой конец – как у Володьки Воронова. Тот запросто обводит двух защитников. Вот только потом дуреет. А Славка знал бы, что делать с мячом.

- Приду, не беспокойтесь, - сказал он наконец.

Он не закончил на этот раз своей угрозой. «Мне, между прочим, из Алма-Аты звонили». С каждым разом все трудней было произносить такую фразу-намек. Он знал, как трудно ему будет в любой команде, кроме «Скифа», где его принимали таким, каким он был.

Потому как жизнь преподнесла ему жестокий урок.

(продолжение следует)

(продолжение)

Жизнь преподала Сербову жестокий урок.
В начале сезона, после первых успехов, газеты склоняли его имя со всевозможными эпитетами: «юный центр, могучий и стремительный, грозный и напористый». Его пригласили в молодежную сборную. Ночью позвонили из Москвы, а днем Сербов уже был в Англии.
Ревнивые «наглы» тоже восхищались его ударом. Во время тренировки почти все места на трибуне были заняты. Собрались, конечно, не из-за Сербова: в сборной были игроки поименитей, но сразу же выделили и его.
Матч был товарищеский, но злой. Всю первую половину матча и большую часть второй Сербов провел на скамейке запасных, внимательно следя за происходящим на поле. Игра была жесткой. Если не сказать грубей: жестокой. Наглы бились на каждом участке поля, стелясь в подкатах. Причем старались вынести мяч за боковую вместе с ногами соперника. Поэтому, когда за пятнадцать минут до конца игры, Сербов вышел на замену при счете «0-0». он чувствовал себя свернутой пружиной, подрагивающей от избытка сконцентрированной в нем энергии. И первое, что он сделал, получив мяч, это высоко подпрыгнул и с удовольствием приземлился на ноги противника, который подкатился под него.***

*** Через тридцать лет француз Эрик Кантона, творчески переосмыслив свою игру в АПЛ, возьмет себе на вооруженье сей прием Вячеслава Сербова. И только качество ангельских щитков будет спасать ноги соперников от переломов.

Наши, меж тем, пробили штрафной точно в ноги Сербову. Наглы не успели еще перестроиться, защитники только менялись еще местами, а он, никем не опекаемый, уже устремился к воротам. Вратарь вышел ему на встречу, бросившись в ноги. Сербов не успел даже подумать, попадет ли он во вратаря. А до него оставалось каких-то два фута. Славка был уже не властен над своею силой, и вся она, непогашенная расстоянием, вошла в мяч, ударивший в незащищенное лицо вратаря. Она разрядилась, как взрыв.
Славка и впоследствии содрогался, вспоминая бурю, вызванную им. Будто вырвался из бутылки свирепый, орущий и воющий джин. Все смешалось и на поле: крики футболистов, истошный свист судьи, вопли запасных. Заревела сирена «скорой помощи», примчавшейся прямо на штрафную площадку. У Сербова пропал голос. Не слыша себя, он повторял: «Я ж не по нему. Я по мячу. Честное слово».
Только минут через пять, когда вратарь, - он пролежал несколько секунд в обмороке, - занял свое место в воротах, тяжело опираясь на штангу, все, наконец, стихло.

- Спасибо, - зло бросил Сербову капитан, - удружил ты нам.

Сербов вдруг почувствовал себя на поле чужим и ненужным. И это оказалось куда более страшным, чем вопль трибун, способный, кажется, парализовать, как свист соловья-разбойника.
Его не замечали. Свои же игроки старательно обходили его, аки стойку на тренировочном поле. Он сам просил, воздев к небу руки: «Мне!» Но наш крайний на пределе напряжения отдал мяч назад кому-то другому, закрытому, и прохрипел:

- Харэ! Перебьешься!

Сборной досталось после игры за все. И за обструкцию, которую устроили Сербову, - тоже. Игроки и сами чувствовали себя перед ним неловко. Всем уже было известно, что он не виноват.
Ангельские газеты напечатали снимок, на котором хорошо было видно, что Сербов бил по мячу, а вратарь не успел закрыться.
В самолете капитан усадил его рядом с собой и даже натужно пошутил насчет всего происшедшего на стадионе. Но чувство, угнетавшее Славку еще на поле, не проходило. Кто он такой для них? Выскочка из безвестного доселе «Скифа», и по его вине (так просто было, вопреки логике, обращаться к этому объяснению) позорно проиграна встреча.
Сколько раз он действительно губил игру. Но то – в «Скифе», где все иначе. И Сербову вдруг до боли захотелось, чтобы слева и справа от него сидели не холодные звезды, а хотя бы Воронов и Гуреев. Тот самый Гуреев, который столько и безропотно поработал на его славу. Или Валька Назаров, с которым вместе лазали через дыру в заборе, чтобы увидеть, как Сенчик рванет по краю.
Прошло время, и он стал в сборной таким же своим, как все. И ребята беззлобно подковыривали его, вспоминая поверженного вратаря. И приклеивали ему всякие шутливые прозвища. И ценили за могучий удар. Но то, что он испытывал тогда на поле и в самолете, все еще жило в душе. Оно ждало своего часа и заговорило снова, когда Федор Андреевич пригласил его в «Алай».

- Я подумаю, - сказал Славка.

- Как хочешь, - пожал плечами Федор Андреевич. – Я же ради тебя. Считал – тебе самому лучше будет. У нас же и Николай Губанов, и Белкин …

Но Славка не мог забыть одну, казалось бы, мелочь.

(продолжение следует)

COM_KUNENA_LIB_BBCODE_QUOTE_NON_EXISTANT_USER написал(а):

Наши, меж тем, пробили штрафной точно в ноги Сербову. Наглы не успели еще перестроиться, защитники только менялись еще местами, а он, никем не опекаемый, уже устремился к воротам. Вратарь вышел ему на встречу, бросившись в ноги. Сербов не успел даже подумать, попадет ли он во вратаря. А до него оставалось каких-то два фута. Славка был уже не властен над своею силой, и вся она, непогашенная расстоянием, вошла в мяч, ударивший в незащищенное лицо вратаря. Она разрядилась, как взрыв.

Хотелось, конечно, чтобы в этом игровом моменте Сербов сыграл по-другому.
Он "провтыкал" ударную позицию. Надо было исполнять "парашют" в стиле Лео Месси (за шиворот вратарю). И даже если бы Серб не забил "банку", то непременно получил одобрения за свои смелые, нестандартные действия в завершении атаки, как со стороны партнеров по команде, так и болельщиков. Сербов - новая восходящая звезда.

Как Лео Месси зрелищно "ушатал" «Баварию»

Ну наконец-то до Лео добрались! Стало быть скоро и про Криштиану Роналду будет.